«Старик, как жаль, что ты не смог
сюда сорваться: тут шикарно...»
И. Бродский.
Три письма отцу.
Моё почтение, отец.
Прости, что не писал полгода.
Здесь первозданная природа,
с утра, на пастбище овец
ведет Сантьяго, славный парень,
всё время в замшевом берете.
Мы с ним соседи по планете.
Отец, он на гитаре шпарит,
я, в общем, перед ним лошара
по части музыки. Он может,
проникнуть в грудь, минуя кожу,
и там устраивать пожары.
Пишу немного. То ли виды
сбивают с толку, то ли лень,
но лучше тишина, чем хрень,
послушай, что недавно выдал:
«Серебряных монеток груду,
поставь в числитель древесины,
И вот, за вычетом Иуды,
ты получаешь вес осины».
Ну, как тебе? Слегка фатально?
Ты скажешь: "хорошо"! Ты Папа!
в ночи моим разбужен храпом,
ты крикнешь: "это гениально"!
Мой слог простужен, безударен.
Глагольной рифмой вею гордо.
Я выделен ошибкой в «ворде».
Дай мне по морде. Я бездарен.
Отец, ты с детства был помножен
на тех ребят, кто крепок духом.
Физрук, что дал мне оплеуху,
тобой прилюдно уничтожен.
Как только кончатся на «ец»
все рифмы, перейду на «папа».
Еще есть «жнец», « кузнец», «гонец»,
«подлец». Стихи стекают на пол.
Сейчас пол первого. Представь.
Все спят как бобики, и мне бы,
съесть бутерброд с вчерашним хлебом,
а завтра, можно по местам
расставить все. Под вечным грузом
стихов, письмо мое искрится.
Так нет же, ни хрена не спится.
Поэта доконает муза.
Хожу небритый. Ты сказал бы,
что я похож на Будулая.
Темно. В саду собака лает.
На барбекю томятся крабы.
А что, Испания, отец,
не сплошь сиеста и коррида.
Морепродуктовые виды,
вино, гитара наконец.
Как поживает город «Р»?
Народ по-прежнему сердитый?
Братва вооружившись битой,
ведёт охоту на химер?
Маман, наверно, жмет закрутки
из помидоров переспелых?
Поди и фартук сросся с телом.
Составь ей вольную на сутки,
пусть едет к морю, без нее,
тебе, конечно, будет тяжко…
Но сколько можно: стирка, глажка,
котлеты, телек и бельё.
Час тридцать… Мучает зевота...
Спокойных снов, любимый «падре».
А мы с тобой иные кадры.
А мы с тобой, брат, из пехоты.
6 лет спустя
Отец, я дом купил,
хотя, вполне хватило бы квартиры.
Четыре спальни, три сортира,
терраса, баня. Год копил.
Скромнее надо жить, но па,
представь, мой дом стоит на склоне,
где виден океан с балкона.
Да я на задницу упал,
когда воочию всё это
мог лицезреть, мой папа джан.
сейчас ты скажешь: «ай кез бан
как жить, когда всё время лето»?
Вся эта роскошь, одному,
должно быть, не нужна в помине.
Залив в окне. Дрова в камине.
Сосед, представь, Орхан Памук.
Он говорит, что мой роман
фигня, но я не обижаюсь.
Когда с ним в шахматы сражаюсь
на деньги, потрошу карман.
Два слова о еде: она,
практически без химикатов.
Скупаю полуфабрикаты,
цукаты, сыр, грибы. Вина
бы меньше пить, не то,
зависимость накроет скоро.
Здесь вкусный хлеб, но с мясом горе,
говядина на вкус - бетон.
Рельефы пропеченных пицц,
(что подают с капустой квашенной),
как свежий след от ягодиц
на лавке с надписью «окрашено».
Теперь о главном. Тут одна
красотка поселилась рядом.
Стеклопакет дырявлю взглядом,
когда в окне она видна.
Коня мне! Ножны. Меч. Запал.
Кубинский ром для миокарда.
Полундра, я влюбился, падре.
Карамба, папа, я попал.
Пойду к стилисту, из копны
волос он сделает мне стрижку,
Потом сожгу кусты в подмышках,
и словно Зорро, со стены,
на спину крепкого коня
запрыгну не жалея копчик.
Скачи мой конь, и рвется в клочья
пусть холостяцкая броня.
Но, это все слова, отец,
На деле я косноязычен.
В беседе скучен и обычен.
Ну, так и просится на «ец»
дурная рифма, но не буду.
Спокойно… Всё… Дышу в пакет…
Когда ругается поэт,
тогда он не посредник чуда.
Она опять в окне. Одна.
Дрожит рука на дне курсива.
О, падре, как она красива,
надеюсь, так же и умна.
Проверю, сразу же дам знать.
На сим, прощаемся до срока.
Пора идти искать бинокль.
Люблю тебя и нашу мать.
Три года спустя.
Отец, я сам теперь отец.
Два года. Мальчик. Знаю… Знаю…
Пишу нечасто, забываю.
Но знаешь, падре, мой дворец,
похож на маленький дурдом,
где правит юный поросенок.
Вчера, под грудою пеленок,
Свои трусы нашел с трудом.
По телевизору, заметь,
отцовство выглядит иначе.
Там дети никогда не плачут,
они, как плюшевый медведь
характером, уложишь – спят,
по пустякам кричать не станут,
за день на метр вырастают,
в ночи зубами не скрипят.
Я зол, как тот бойцовский пёс,
и наконец-то понял, батя,
причину, по которой братьев,
мне аист больше не принес.
Памук отправился в Лаос.
Теперь и на рыбалку не с кем.
Крючки ржавеют, сохнут лески.
Чтоб как-то вылечить невроз,
пустил в аквариум пираний,
там начался неравный бой,
сомы покончили с собой.
Короче, триллер, как « На грани»,
Где твой любимый «Хопкинс» - сом,
а «Болдуин» - зубастый хищник,
который оказался лишним
В наборе парных хромосом.
Отец, недавно, мать её,
ну, в смысле, мать моей супруги,
к нам переехала. О муки,
Памук! Хочу в Лаос с тобой!
Мой дом в четыреста квадратов,
тесней и чище стал. Кошмар!
Она назойливый комар.
Хотел отправить в Эмираты,
не едет. Кровушки попить,
намного лучше, чем на пляже,
потратить то, что сам не нажил.
Да я готов с собой отлить
ей граммов триста. Кровоток,
отныне станет дефицитом.
Она в моих эритроцитах,
свой охлаждает хоботок.
Отец, я больше не пишу.
От этого длиннее ночи.
В большой «симфонии», мой почерк,
глухой, отдельно взятый шум.
Мой голос получил под дых.
Живет за гранью конъюнктуры,
лишен практической структуры.
Я не пишу про голубых,
Про извращенцев и нацистов,
Про парня в кругленьких очках.
Что может веко без зрачка?
Прощай, роман, асталависта.
Рука на клавишах лежит.
Зачем копить бумажный сор,
когда уже есть «Книжный вор»
и «Черный обелиск», скажи?
Вновь, океан сожрал закат,
и почернел волнистым пледом.
В начале осени приеду
с женой и сыном. Всё. Пока.
(Артур Ктеянц)